точка оптического прицела на вашем лбу, тоже чья-то точка зрения.
Название: Подарки к Рождеству
Автор: mummi
Бета: kasmunaut
Рейтинг: РG-13
Жанр: романс
Пейринг: ГП/СС
Дисклаймер: Как обычно, все принадлежит Роулинг
Саммари: Просто пара подарков под елочкой
Предупреждение: Слэш. Сиквел к фику «Лучше поздно», соответственно, AU по отношению к седьмой книге hp-fiction.borda.ru/?1-13-0-00000040-000-0-0-12...
КОЛЛАЖ ОТ Valdi:снаррь
Фик написан на новогодний фикатон АБ «Мелочь, а приятно» для Jenny по заявке «снарри, мини-фик»
Подарки к Рождеству
Добби, зря ты это затеял...
Эльф смущенно мнется у двери. Не удивлюсь, если он владеет чем-то вроде легилименции – очень уж жалостливо поглядывает сейчас в мою сторону. И на него тоже посматривает – с некоторой опаской и странным затаенным ожиданием. Интересно, чего он ждет?.. А чего ждешь ты, Гарри?
Я не знаю, чего мне ждать от сегодняшнего вечера. И... вообще. Не знаю
читать дальше
Ступай, Добби, ступай... Нет, ты молодец, хорошо все устроил. Крохотная елочка – точная копия пышной хагридовской ели, что сияет сейчас тысячью свечей в Большом зале – приветливо тянет к нам из угла мохнатые серебристо-сизые лапки, словно собирается, уцепившись за рукава, закружить нас в хороводе вокруг праздничного стола... если бы он был праздничным. От золотистой мишуры, сплетающейся в затейливые, каждый миг меняющиеся узоры, рябит в глазах, и эльф виновато улыбается – Добби ведь хотел как лучше...
Конечно, Добби, конечно, ты молодец. Лучше шелест мишуры, чем тусклая тишина, в которой сухие незначащие фразы тонут как в вате. Лучше пусть рябит в глазах от назойливого мерцания, чем отстраненный взгляд сидящего напротив. Кажется, он вообще не заметил елочку. Хотя нет – скользнул ведь по комнате тем же отстраненным взглядом, как вошел, губы дрогнули в странной усмешке: увидел подарок, алый бархатный мешочек, жизнерадостное пятнышко на ковре... Слишком жизнерадостное для сегодняшнего вечера. Взмах палочкой – и рядом опустился точно такой же изумрудный.
Как трогательно. Не нужно мне его одолжений. И все же любопытство щекочет, царапает острыми коготками. Ты ведь не ждал от него подарка, Гарри. Признайся уж честно, в последний месяц ты вообще не знаешь, чего от него ждать...
... А если еще честнее – ты знал, все знал. Знал, что в наборе ингредиентов, из которых он варит горькое, но приворожившее меня этой терпкой горечью зелье – свою жизнь, ты однажды окажешься лишней составляющей. Знал с самого... хорошо, пусть не с самого начала. Да, вначале все было – как сплошное непрекращающееся Рождество. И мерцание в черных глазах – не мишурное, подлинное. И мимолетное прикосновение прохладной ладони к щеке было искренним, и мои щеки жарко алели, как сейчас бархат под елкой – я ведь помнил, что вытворяли эти ладони ночью... Все было. А осталось – сухие короткие указания в лаборатории, хмурое молчание за завтраком, дежурная улыбка при коллегах. И погашенный факел в спальне – уже почти месяц он гасит огонь, не дожидаясь, пока я лягу. А я еще минут пять стою у кровати в вязкой тьме, беспросветной, как мое отчаяние, – а потом, кое-как пристроившись с краю, не решаюсь протянуть руку и коснуться... чего? Протянутой навстречу руки или напряженных худых лопаток? И что бы я услышал? Не знаю, я ни разу не решился, хоть и ненавидел себя за эту трусость. Гриффиндорский герой... Обхохочешься. Не помню, когда я в последний раз смеялся... Хотя нет, помню – в тот самый вечер, когда мы в последний раз просматривали почту вместе. Я привычно потянулся за своим коричневым свитком – а, опять от Джеффри, он – за узким блекло-желтым – не иначе снова от Малфоя... Но почему-то взял мой пергамент.
Наверное, я в самом деле слишком поспешно выхватил свиток из его пальцев. Наверное, действительно чересчур громко расхохотался, развернув и уцепившись взглядом за адрес, – забавно, не более того, но хоть что-то, чтобы замять неловкость...
– Деревня С-снейп, Ядовитый проулок... Мерлин, куда только Джеффри не заносит, если только это не розыгрыш...
– Передай своему другу, что розыгрыш не удался. Не смешно. – Холодная отчужденность задела больнее, чем я ждал – слишком уж я отвык от такого тона. – Путеводитель по магической Британии, в котором эта дыра со всеми ее проулками пару раз упоминается, – в шкафу, третья полка справа. Если, конечно, ты не выслал книгу любознательному мистеру Макноту вместе с загадочными сообщениями, которые ты ему любезно посылаешь каждый вторник.
Несправедливо! Я ведь говорил ему – когда у нас оставалось время беседовать на отвлеченные темы – что Джеффри, с которым мы неожиданно сдружились, стажируется на колдомедика и изучает редкие травы и их использование в зельях. Вот и путешествует по всей Британии, собирая травы и выспрашивая у старушек старинные семейные рецепты снадобий, вот и пишет мне, спрашивая совета, – ну да, каждую неделю, вот я и... То есть, кажется, говорил... Ну ничего, вот сейчас и скажу. Но я не успел.
– Впрочем, не сомневаюсь, что мистеру Макноту шутка показалась удачной – как и тебе. Должно быть, только унылому брюзге вроде меня она кажется безнадежно плоской. Не обращай внимания. Развлекайся и продолжай получать удовольствие от переписки, с сегодняшнего дня мешать не буду. Добби, впредь оставляй мою почту в кабинете директора, буду просматривать корреспонденцию там.
Дверь давно закрылась с коротким щелчком – сухим и четким, как его последние фразы, эхо его шагов в коридоре давно стало неразличимым, а я все сидел, сжимая злополучный свиток в повлажневших ладонях и пытаясь себя успокоить, убедить – он ведь не всерьез, на что обижаться?.. Почти убедил – до того момента, как, подойдя к кровати, улыбнулся ему – все хорошо, Северус, мир? – а он, коротко глянув на меня поверх потрепанного тома "Трав и минералов", двумя неуловимо быстрыми взмахами палочки отправил книгу в шкаф – и погасил факел. Молча, без привычного ворчания: "Ну вот, опять не дочитал", без улыбки, без язвительных фразочек – ничего, ничего. Только тихий скрип матраса – наверное, отвернулся к стене. Я не проверял – впервые не решился притронуться. Лежал, пытаясь вдохнуть сквозь забивший горло ком, бездумно разглядывал серебристую сферу над камином – впервые ее мерцание не согревало душу.
Даже если шутка показалась дурацкой, даже если он решил, что это наш с Джеффри неудачный розыгрыш... Раньше он лишь пожал бы плечами и фыркнул. Мало ли он выслушал от меня несуразиц за тот год, что мы вместе, мало ли глупостей я творил – и все прощалось. Когда я дотащился до подземелий, шипя от боли и баюкая раздробленный бладжером локоть, – не смог отказать гриффиндорцам, просившим потренировать ловца, – я думал, в меня опять запустят банкой с какой-нибудь нечистью, так он разъярился – я не предупредил его о тренировке. Думал, шваркнет на столик в спальне флакон с костеростом и уйдет в лабораторию. Но после первой вспышки ярости он взялся сам поить меня противной зеленоватой жижей, помог лечь и всю ночь сидел рядом, всматриваясь в меня внимательно и неожиданно виновато. "Память у тебя вроде бы пока не отшибло, значит, это не забывчивость", – пробормотал он утром неохотно, хотя я не ждал объяснений. – "Видимо, ты не решился предупредить, потому что думал – буду недоволен и начну отговаривать. И напрасно. Гарри, это твоя жизнь, это ты, уж какой есть – и ты нужен мне целиком, а не отдельными фрагментами, во всех смыслах". И обнял – осторожно, оберегая еще ноющие кости, и я вновь убедился, как он доверяет мне, и устыдился, что опять сделал из него монстра. Что не помешало мне молчком отправиться в Запретный лес за ядом акромантула, стоило Северусу пожаловаться, что этот ценнейший ингредиент на исходе... В первое посещение в Мунго он не сказал и дюжины слов – впрочем, я все равно не смог бы ответить, жутко мутило от противоядий – и держал руки намертво сцепленными в замок – видимо, опасался, что не выдержит и залепит пощечину. Но и тогда простил...
Я был нужен ему целиком, со всеми безрассудствами, адреналиновыми выплесками, с неумением держать в узде эмоции и нежеланием меняться... То есть думал, что нужен, уж какой есть. А получается, что он терпел, пытался подстраиваться – а потом просто устал сдерживаться? И это злосчастное письмо стало последней каплей?
А может, в той фразе, что я нужен ему целиком, а не фрагментами, крылся простейший и очевиднейший из смыслов – может, это просто ревность? Но тогда все было бы проще... Проще... Как легко мне было однажды так подумать, еще в мае, листая очередной квиддичный дайджест, – я рассеянно совал их в щели между фолиантами, и Северус ворчал, что его книгам вредно такое соседство и скоро рецепты зелий будут скакать со страницы на страницу, как загонщики из "Пушек Педдл", – так вот, просматривая журнал, я задержал взгляд на "Ведьминой страничке" и усмехнулся глупейшей слезливой истории. Она подозревает мужа в измене, молча ревнует и страдает, варит приворотное зелье... Руки дрожат, три лишних капли беладонны, зелье становится ядом... Глотнув сливочного пива, любимый падает навзничь, но, корчась в предсмертных судорогах, успевает сообщить, что сова просто принесла не то письмо. К счастью, их маленький Тедди в свое время стянул безоар у дядюшки-зельевара и не нашел для него лучшего тайника, чем подкладка маминой шляпы. Верный муж спасен, все счастливы, Тедди на радостях покупают новый квиддичный набор фирмы "Пампкин и К".
Я хохотал так, что заломившая руки заплаканная ведьма, неодобрительно покосившись, ушла изучать прейскурант товаров вышеупомянутой фирмы на соседнюю страницу. Ох уж эти страсти в клочья... Неужели авторы подобных писулек не догадываются, насколько это плоско и неправдоподобно, ведь чего проще – объясниться сразу, в один миг связать разорванные ниточки, не доводя до белладонны и изодранной шляпы. Хорошо мне тогда было рассуждать, посмеиваясь над чувствительными банальностями, – нити, связывающие нас с Северусом, казались прочнее волос единорога, оплели наши души крепче рождественской омелы... А сейчас осталась единственная невидимая неосязаемая нить – молчание. Страшно задать, казалось бы, такой простой вопрос – потому что боишься услышать безжалостный, окончательный, все объясняющий ответ. И я тону в глухом трусливом молчании, цепляясь за незначащие фразы – видимость отношений, со страхом ожидая дня, когда одна из его фраз обрежет эту незримую нить и между нами больше ничего не останется. Прошлое?.. Оно греет душу, когда сидишь вместе перед камином, помешивая угли, и пестрая мишура воспоминаний вплетается в счастливое настоящее. А если настоящего больше нет, елочка осыпалась, рождественская звезда на верхушке погасла – серпантин и конфетти безжалостно выметаются вон. Или трансфигуруются в перо и пергамент, чтобы тот, с кем больше ничто не связывает, получил еще одно послание, последнее.
Вот они, мои перо и пергамент – под елкой, в алом бархатном мешочке. Ему ведь тоже, наверное, трудно решиться сказать все как есть человеку, которому стольким обязан. Нет, это не я, это он так считает – а чем еще объяснить, что ночи он проводит по-прежнему здесь, а не в директорской спальне? Только мое плечо больше не щекочет горячее влажное дыхание, и сильная худая рука уже не притягивает ближе неосознанным сонным жестом. Господи, как я соскучился по этому жесту, по хмурой улыбке спросонья – и по усмешке, сопровождающей привычный взмах палочкой – частенько мы сбрасывали одежду уже в гостиной, не дотерпев до кровати. Этого тоже давно не было, наших жарких ночных минут, так быстро ускользавших, но напоминавших о себе днем – вспыхнувшими без повода щеками, мимолетным мерцанием в темном взгляде. Ему, наверное, тоже без этого плохо – так что, надеюсь, мой сюрприз и тут придется кстати, если я ему уже не нужен... ни в каком качестве. Или все-таки нужен?.. Я не знаю, черт, не знаю! Но сегодня – когда он развяжет туго затянутую тесьму и достанет подарок – узнаю доподлинно.
Я купил это на прошлой неделе в лавочке братьев Уизли – помню, еще подумал, насколько новое изобретение в духе Фреда и Джорджа: такое же простое и гениальное, как остальные, и настолько же сомнительное с точки зрения добропорядочных магов. Но безделушка пошла нарасхват – при мне купили десяток, и кто только не толпился у прилавка – хихикающие подростки в мантиях кислотных цветов, рассеянные старички (один забыл свою палочку), замученные хлопотами домохозяйки. Дома каждый распакует покупку и возьмет свою безделушку в руки – крохотную куколку со стертыми чертами. Никаких взмахов палочкой – таящаяся в каждом стихийная магия сделает все сама. И лица станут узнаваемыми, взгляды – живыми, на безволосых головках появятся пряди – рыжие, каштановые, черные... Рост, облик, склонности – все как угодно хозяину. От исполнения желаний отделяет всего одно прикосновение нетерпеливой ладони – и вот старичок получает расторопного секретаря, домохозяйка – бойкую помощницу, ведьмочка – развеселого бойфренда...
... а Северус Снейп – того, кто заменит ему – меня.
Конечно, эта воплощенная мечта – в кого бы она ни воплотилась – будет вся его, целиком. Будет умолкать ровно в ту секунду, когда ему захочется тишины, а когда заговорит – скажет то самое, что хотелось бы слышать. Никаких ляпов и неправильностей – правда, раньше мне казалось, что он любит во мне как раз то, чего недостает самому, что, касаясь одна другой, наши неправильности складываются в единственно правильный узор...
Вряд ли один-единственный взгляд на видоизменившуюся куклу покажет, насколько сильно я ошибался. Но, по крайней мере, я смогу взглянуть воплощенной мечте в лицо, увидеть цвет волос и глаз и оценить искренность улыбки. И если улыбающиеся губы будут узкими и бледно-розовыми, радужка – серой, а пряди – длиннее и прилизаннее моих и светлыми почти до бесцветности, то... То я шагну в камин и прикончу Малфоя? Вздор, конечно, нет. Просто в очередной раз прокляну собственную тупость – а то ведь тоскливо гадал, куда он аппарирует во время участившихся отлучек. И пожалею, что в тот вечер, когда Северус – случайно или намеренно – взял мой пергамент, я не развернул оставшийся на столе узкий блекло-желтый свиток и не узнал правду.
Надеюсь, Малфой – должно быть, подлинный быстро сменит кукольного – станет ему достойным спутником. Надеюсь, он тоже будет просыпаться именно в те мгновения, когда размеренное дыхание спящего рядом становится неровным, и нужно успеть легонько обнять его и положить ладонь на вспотевший лоб, чтобы не дать увязнуть в кошмарном мороке. Надеюсь, у него хватит такта не расспрашивать, от чего вот эти шрамы – и вот эти, бледно-розовые, звездчатые. Иногда они еще ноют, и Северус не против, если я сам осторожно втираю в них мазь... То есть был не против, пока не стал досадливо морщиться от любых моих прикосновений. Надеюсь, он больше не будет так морщиться – и вот так, как скривился сейчас, досадливо скосив глаза на Добби, вновь бесшумно возникшего у стола.
– Добби, я ведь давным-давно дал указание... – но эльф уже пятится к двери, успев пристроить что-то рядом с девственно чистыми тарелками – к источающему ароматы пирогу с корицей и аппетитно подрумяненному гусю мы так и не притронулись. Хотя Северус, возможно, поел в Большом зале – удивительно, что он вообще оттуда спустился, зная, что я ушел в подземелья раньше – слишком мучительным оказалось, натужно улыбаясь коллегам, вспоминать, каким волшебным было для нас прошлое Рождество. Хотя, возможно, он и не ожидал меня увидеть – решил, что я куда-то аппарировал. А теперь, наверное, жалеет, что не поднялся в кабинет, чтобы без помех – без угрюмой очкастой помехи – развернуть свой заветный свиток, который Добби почему-то снова принес в гостиную. Ну и мой притащил, разумеется – черт, опять от Макнота... Я ведь уже получил от него поздравление утром, вместе с остальными письмами. Какой еще чудодейственный рецепт нашептала Джеффри очередная старушка – может, приворотное зелье без вкуса и запаха?..
Ну уж нет, никогда до такого не опущусь и его не унижу. Лучше уж послушная кукла, снова превращающаяся в крохотного неподвижного болванчика, стоит лишь отстранить ее ладонью, коснувшись груди там, где сердце. Интересно, будет ли оно болеть у куклы так же, как ноет сейчас мое, когда он с непроницаемым лицом берет пергамент. И я обреченно тянусь за своим.
Хорошо, что можно уткнуться невидящим взглядом в неровные строчки – правда, сегодня они неожиданно ровные – и не наблюдать, как он пытается сдержать радость – или уже не пытается?.. А еще можно попробовать все-таки вчитаться – и представить, как я все же рассказал ему о содержании писем. Вовремя. И сейчас, хмыкнув – гладкостью слог Джеффри не страдает – пересказывал бы ему, например, вот это:
"... благодарю за неоценимые советы и счастлив сообщить, что предположения, о которых я вам писал, подтвердились – Астория ждет ребенка. Мальчика – во всяком случае, так она утверждает, а до сих пор у меня не было причин сомневаться в ее словах, и с каждым днем я все больше убеждаюсь, как мне повезло с женой. Впрочем, я не об этом. Очень жаль, что вы так загружены работой и не были у нас уже больше месяца. Понимаю, директору Хогвартса, должно быть, редко выпадает свободная минута... Но если соберетесь навестить, мы с женой будем очень рады. Разумеется, приглашение распространяется и на профессора Поттера..."
Дзинь – кажется, краем свитка я зацепил бокал. Или так звенит в ушах от тонкого переливчатого шелеста мишуры? Или это засевший в сердце осколок, выскользнув, разбился на тысячи невидимых кусочков?
Кажется, я и впрямь читаю вслух – чужим сдавленным голосом, впрочем, я и забыл, как это – обращаться к нему с чем-то более пространным, чем односложные робкие фразы. Продолжаю механически выговаривать слова, но вслушиваюсь не в собственный сиплый голос, а в звуки напротив – скрипучий шорох пергамента, звон свалившейся на пол вилки, дзиньканье упавшего бокала. Пальцы дрожат, шершавый свиток выскальзывает из них точно смазанный маслом, задев пирог, салютующий щекочущим нос облачком сахарной пудры.
– Значит, ждут ребенка. Прекрасно. Надо поздравить. – Наверное, он тоже вдохнул сладкую взвесь – голос, который наконец вплетается в сумятицу звуков – уже совсем не тот сухой безэмоциональный скрежет, к которому пришлось привыкнуть за эти недели. Он непривычно хриплый – и человеческий, наконец вполне человеческий.
– Ага. Хорошо бы. – Это ведь от пудры ужасно щиплет глаза и хочется вытереть их рукавом и раскашляться. Конечно, это пудра – и еще известие о прибавлении в малфоевском семействе. Как ни странно, я рад, в самом деле рад долгожданному счастью слизеринского засранца, которое просвечивает даже сквозь безупречные бонтонные фразы. Другая радость, недоверчивая и тихая, тоже просится наружу – но я не тороплю ее, пока не тороплю. Пусть еще что-нибудь скажет...
Скажи что-нибудь еще, Северус, пожалуйста, а я послушаю – а там, глядишь, наберусь смелости и посмотреть.
– Тебе вот тоже пишут... Макнот сообщает об интересном рецепте зелья от магической волчанки... действительно, нетривиальная формула и травка очень редкая... вот, взгляни...
И я поднимаю лицо – горящие щеки хотя бы припудрены белым сахарным налетом, но уши пылают, как рассиявшаяся звезда на верхушке елочки. Или она давно так сияет, просто я наконец увидел ее вполне ясно, как вижу мудреные макнотовские закорючки на блекло-желтом пергаменте – но это потом, потом... Как вижу лицо сидящего напротив – наконец его живое лицо. Вглядываюсь, и сердце сжимается от подробностей, по которым так тосковал – и от других, неожиданно печальных...
Господи, какой же я все-таки идиот, бесчувственный самовлюбленный придурок. Как же я до сих пор не замечал эти подробности, а если и видел – приписывал отчуждению, купаясь в своих обидах. Почему не разглядел в эти долгие недели новой напряженной складки между бровей и угрюмой морщинки у губ. Отмечал каждый холодный неприязненный взгляд – и в упор не видел желтоватых теней под глазами...
Он продолжает читать и комментировать, непривычно запинаясь на латинских названиях трав, а я, делая вид, что слушаю, продолжаю вглядываться, и не нужно быть легилиментом, чтобы вчитаться в эту печальную клинопись.
– ... и сочетание Polygonum bistorta с Achillea millefolium действительно очень многообещающее при лечении этой разновидности волчанки...
"...Ты полон жизни, мальчик – живого, страстного, нерассуждающего желания жить и радоваться настоящему. А во мне слишком много прошлого, слишком много тянущих во тьму воспоминаний, которые сплелись с памятью так, что не распутать и не вытравить. Я словно зеркало, разбитое, а потом собранное осколок к осколку – фрагменты, отражающие свет, и темная изнанка в пятнах и паутине. Я не гожусь отражать твой свет..."
– ... если я правильно понял, он спрашивает совета о применении Lamii albi flos – так вот, яснотка белая, в просторечии мертвая крапива, способствует...
"Год назад тебе удалось собрать осколки вместе, соединить их силой того, что ты называешь любовью – а если ты ошибаешься? Если однажды поймешь, что напрасно тратил жизнь на стареющего мизантропа, приписав ему кучу несуществующих достоинств и самый человеческий из недостатков – способность любить? Что, если ты уже это понял, и понял все правильно – если бы я был способен любить, разве позволил бы себе унизительную, недостойную нас обоих ревность..."
– … но сочетая Rumex confertus и Equisetum arvense в таких пропорциях, Макнот – или, скорее, его конфидент – ошибаются, и такая ошибка грозит серьезными...
"Нет, все, на что я оказался способен – попытаться уйти из твоей жизни, не дожидаясь, пока ты, устав лукавить с собой, не поддашься соблазну и не опустишься до... Оборвать дневные и ночные ниточки, забыть наши смешки и словечки – ни совместного чтения почты, ни единого лишнего взгляда и тем паче прикосновения. Гасить факел, не дожидаясь, пока ты ляжешь, чтобы не гадать, отвечая на объятие, что это – еще желание или уже одолжение из жалости. Отпустить тебя, дать тебе свободу, которую ты все равно рано или поздно захочешь.
А если нет, если это я ошибаюсь?
Если все-таки не захочешь, если твоей цельности и жизненной силы действительно хватит на нас обоих, как хватало весь этот удивительный год, весь – сплошное непрекращающееся Рождество? Весь год я гнал от себя мысль, что это лишь волшебный морок, случайно перепавшее мне счастье – и вот, уцепившись за глупейший повод, позволил ядовитой мысли всосаться – а вдруг лишь напрасно травил тебя и себя?
Я не знаю, Гарри. Не знаю".
Зато я знаю.
Он еще не дочитал – а я уже по другую сторону стола, по нужную, единственно правильную сторону – рядом с ним. Секунда – и пирог погребен уже под двумя слоями пергамента, а я ловлю растерянно дрогнувшие кисти и замираю – не хочу мешать, пусть сам. И когда, помедлив, он наконец делает самую правильную за последние недели вещь – сжимает мои плечи так, что хочется охнуть, я тоже обнимаю его, собирая вместе все его чертовы осколки, заполняя его неполноту своей ущербностью, связывая невидимые ниточки. Ладони быстро вспоминают угловатую гибкую худобу, губы – биение жилки на шее, сердце – чудеснейшую способность раздваиваться, перемещаться ниже и застревать тяжелым жарким сгустком на полпути между макушкой и пятками – как всегда, когда он подпускает к себе ближе чем на дюйм.
Чтоб я еще когда-нибудь поверил в его искренность, если опять оттолкнет...
– Два идиота... – Кто-то из нас это сказал, кто-то – лишь подумал... Неважно, оба правы.
– Ты прав, как никогда, Поттер. – Господи, так это я сказал... Но он не дает мне снова спрятать лицо, пылающее уже без всякой маскировки – пудра вытерлась о бархат его парадной мантии. – Я даже не о ревности – ты заметил, чем мы последние пять минут занимались?
– Чем? Ничем мы еще не занимались... – Даже не верится, неужели опять можно бормотать всякие глупости, не выверяя интонацию, – а лучше вообще ничего не говорить, а только слушать глуховатый стук сердца и неровное, чуть хриплое дыхание – где он опять умудрился простыть? К черту Перечное зелье – Джеффри раскопал отличнейший...
– Ну конечно, только и ищешь, на ком бы испробовать ваши находки, – кажется, к нему тоже вернулась всегда поражавшая меня способность читать мои мысли через прикосновения. – Это успеется. А занимались мы действительно глупостями – читали друг другу предназначенные не нам письма вместо того, чтобы просто обменяться пергаментами. Не дергайся, знаю, это не ты подговорил Добби...
– Ты ведь не станешь на него за это сердиться?
– За что? Что он решил сделать двум идиотам рождественский подарок, а фантазии хватило лишь на то, чтобы подарить им друг друга? Что ж, не больше, чем каждый заслуживает...
– Знаешь, а мне и не нужно больше.
– Мне тоже, Гарри. Мне тоже.
Добби, ты умница – и с елочкой ты тоже хорошо придумал... Когда лежишь на ковре, она кажется большой-пребольшой, почти хагридовской, и золотистые нити ласково путаются в наших волосах, оплетают сплетенные пальцы. Шелест мишуры становится оглушительным – или это так шумит в ушах?.. Я кажусь себе рождественской свечкой, пылающей по всей длине вопреки всем магическим и магловским законам природы, я плавлюсь и выгибаюсь в твердых и нежных ладонях, и если он сейчас, вот прямо сейчас не перестанет – растекусь рядом немой счастливой лужицей... Вот это будет подарок... Ах да, подарки...
– Северус, – я заставляю себя отлепиться и он недовольно охает, – там, под елкой...
– Подождут, – он все же скашивает глаза на мешочки. – Кроме того, что-то мне подсказывает, что оба подарка...
Нет, я никогда не перестану поражаться этой способности – даже с горящими щеками и сбивающимся дыханием изъясняться такими вот оборотами. Думает, я успею дослушать?.. К Трелони не ходи – и так понятно, что и в изумрудном мешочке точно такая же куколка. Хорошо, что Уизли – свои люди, понимающие, значит, не очень огорчатся, когда мы их вернем...
– Предлагаю не возвращать... не дергайся, дай закончить... Они могут еще кое-кому пригодиться – надеюсь, хотя бы своим помощникам Добби сможет объяснить, что не стоит так передерживать птицу в духовке...
Конечно, разве он признается, что благодарен эльфу и тоже хочет сделать подарок – и в этом весь Северус, и я люблю его таким – настоящим. Для кого-то – неправильным, для меня – единственно правильным и нужным. Единственным...
У него еще хватает сил взмахнуть палочкой, и вот под елкой теперь только мы – две фигурки, празднующие на примятом ворсе старого ковра, две рождественские свечи, плавящиеся изнутри, вплавляющиеся друг в друга, соединяя души и тела в единственно возможном и верном узоре. И когда полузабытое счастье обнимает нас, точно елочка, мягкими, чуть покалывающими лапками, мишура тихонько сползает с ветвей и бережно укрывает обоих шелестящим одеялом – почти не греющим, но нам совсем не зябко. Нам не нужно другого тепла и достаточно этого тихого счастья – согревать, беречь и любить друг друга.
... Добби тоже счастлив – в своем закутке на кухне он прижимает к себе яркие бархатные мешочки и улыбается. Расторопные помощники нужны даже эльфу, и сегодня он и вправду заслужил подарки. Наверное, он не будет наказывать себя за то, что чуть-чуть повольничал – пару пергаментов и нужные сведения раздобыть совсем нетрудно, да и подделать стиль и почерк – Добби и не такое проделывал...
Он готов поспорить – даже на подарки – что ни Гарри, ни господин директор не рассердятся, когда получат от этих двоих новые пергаменты с теми же известиями. Потому что в Рождество и не такие чудеса случаются – это раз, а еще – больно уж они дороги друг другу, что бы там себе ни думали. Поссорятся – помирятся...
...а не захотят мириться сами – Добби всегда сделает как лучше.
Автор: mummi
Бета: kasmunaut
Рейтинг: РG-13
Жанр: романс
Пейринг: ГП/СС
Дисклаймер: Как обычно, все принадлежит Роулинг
Саммари: Просто пара подарков под елочкой
Предупреждение: Слэш. Сиквел к фику «Лучше поздно», соответственно, AU по отношению к седьмой книге hp-fiction.borda.ru/?1-13-0-00000040-000-0-0-12...
КОЛЛАЖ ОТ Valdi:снаррь
Фик написан на новогодний фикатон АБ «Мелочь, а приятно» для Jenny по заявке «снарри, мини-фик»
Подарки к Рождеству
Добби, зря ты это затеял...
Эльф смущенно мнется у двери. Не удивлюсь, если он владеет чем-то вроде легилименции – очень уж жалостливо поглядывает сейчас в мою сторону. И на него тоже посматривает – с некоторой опаской и странным затаенным ожиданием. Интересно, чего он ждет?.. А чего ждешь ты, Гарри?
Я не знаю, чего мне ждать от сегодняшнего вечера. И... вообще. Не знаю
читать дальше
Ступай, Добби, ступай... Нет, ты молодец, хорошо все устроил. Крохотная елочка – точная копия пышной хагридовской ели, что сияет сейчас тысячью свечей в Большом зале – приветливо тянет к нам из угла мохнатые серебристо-сизые лапки, словно собирается, уцепившись за рукава, закружить нас в хороводе вокруг праздничного стола... если бы он был праздничным. От золотистой мишуры, сплетающейся в затейливые, каждый миг меняющиеся узоры, рябит в глазах, и эльф виновато улыбается – Добби ведь хотел как лучше...
Конечно, Добби, конечно, ты молодец. Лучше шелест мишуры, чем тусклая тишина, в которой сухие незначащие фразы тонут как в вате. Лучше пусть рябит в глазах от назойливого мерцания, чем отстраненный взгляд сидящего напротив. Кажется, он вообще не заметил елочку. Хотя нет – скользнул ведь по комнате тем же отстраненным взглядом, как вошел, губы дрогнули в странной усмешке: увидел подарок, алый бархатный мешочек, жизнерадостное пятнышко на ковре... Слишком жизнерадостное для сегодняшнего вечера. Взмах палочкой – и рядом опустился точно такой же изумрудный.
Как трогательно. Не нужно мне его одолжений. И все же любопытство щекочет, царапает острыми коготками. Ты ведь не ждал от него подарка, Гарри. Признайся уж честно, в последний месяц ты вообще не знаешь, чего от него ждать...
... А если еще честнее – ты знал, все знал. Знал, что в наборе ингредиентов, из которых он варит горькое, но приворожившее меня этой терпкой горечью зелье – свою жизнь, ты однажды окажешься лишней составляющей. Знал с самого... хорошо, пусть не с самого начала. Да, вначале все было – как сплошное непрекращающееся Рождество. И мерцание в черных глазах – не мишурное, подлинное. И мимолетное прикосновение прохладной ладони к щеке было искренним, и мои щеки жарко алели, как сейчас бархат под елкой – я ведь помнил, что вытворяли эти ладони ночью... Все было. А осталось – сухие короткие указания в лаборатории, хмурое молчание за завтраком, дежурная улыбка при коллегах. И погашенный факел в спальне – уже почти месяц он гасит огонь, не дожидаясь, пока я лягу. А я еще минут пять стою у кровати в вязкой тьме, беспросветной, как мое отчаяние, – а потом, кое-как пристроившись с краю, не решаюсь протянуть руку и коснуться... чего? Протянутой навстречу руки или напряженных худых лопаток? И что бы я услышал? Не знаю, я ни разу не решился, хоть и ненавидел себя за эту трусость. Гриффиндорский герой... Обхохочешься. Не помню, когда я в последний раз смеялся... Хотя нет, помню – в тот самый вечер, когда мы в последний раз просматривали почту вместе. Я привычно потянулся за своим коричневым свитком – а, опять от Джеффри, он – за узким блекло-желтым – не иначе снова от Малфоя... Но почему-то взял мой пергамент.
Наверное, я в самом деле слишком поспешно выхватил свиток из его пальцев. Наверное, действительно чересчур громко расхохотался, развернув и уцепившись взглядом за адрес, – забавно, не более того, но хоть что-то, чтобы замять неловкость...
– Деревня С-снейп, Ядовитый проулок... Мерлин, куда только Джеффри не заносит, если только это не розыгрыш...
– Передай своему другу, что розыгрыш не удался. Не смешно. – Холодная отчужденность задела больнее, чем я ждал – слишком уж я отвык от такого тона. – Путеводитель по магической Британии, в котором эта дыра со всеми ее проулками пару раз упоминается, – в шкафу, третья полка справа. Если, конечно, ты не выслал книгу любознательному мистеру Макноту вместе с загадочными сообщениями, которые ты ему любезно посылаешь каждый вторник.
Несправедливо! Я ведь говорил ему – когда у нас оставалось время беседовать на отвлеченные темы – что Джеффри, с которым мы неожиданно сдружились, стажируется на колдомедика и изучает редкие травы и их использование в зельях. Вот и путешествует по всей Британии, собирая травы и выспрашивая у старушек старинные семейные рецепты снадобий, вот и пишет мне, спрашивая совета, – ну да, каждую неделю, вот я и... То есть, кажется, говорил... Ну ничего, вот сейчас и скажу. Но я не успел.
– Впрочем, не сомневаюсь, что мистеру Макноту шутка показалась удачной – как и тебе. Должно быть, только унылому брюзге вроде меня она кажется безнадежно плоской. Не обращай внимания. Развлекайся и продолжай получать удовольствие от переписки, с сегодняшнего дня мешать не буду. Добби, впредь оставляй мою почту в кабинете директора, буду просматривать корреспонденцию там.
Дверь давно закрылась с коротким щелчком – сухим и четким, как его последние фразы, эхо его шагов в коридоре давно стало неразличимым, а я все сидел, сжимая злополучный свиток в повлажневших ладонях и пытаясь себя успокоить, убедить – он ведь не всерьез, на что обижаться?.. Почти убедил – до того момента, как, подойдя к кровати, улыбнулся ему – все хорошо, Северус, мир? – а он, коротко глянув на меня поверх потрепанного тома "Трав и минералов", двумя неуловимо быстрыми взмахами палочки отправил книгу в шкаф – и погасил факел. Молча, без привычного ворчания: "Ну вот, опять не дочитал", без улыбки, без язвительных фразочек – ничего, ничего. Только тихий скрип матраса – наверное, отвернулся к стене. Я не проверял – впервые не решился притронуться. Лежал, пытаясь вдохнуть сквозь забивший горло ком, бездумно разглядывал серебристую сферу над камином – впервые ее мерцание не согревало душу.
Даже если шутка показалась дурацкой, даже если он решил, что это наш с Джеффри неудачный розыгрыш... Раньше он лишь пожал бы плечами и фыркнул. Мало ли он выслушал от меня несуразиц за тот год, что мы вместе, мало ли глупостей я творил – и все прощалось. Когда я дотащился до подземелий, шипя от боли и баюкая раздробленный бладжером локоть, – не смог отказать гриффиндорцам, просившим потренировать ловца, – я думал, в меня опять запустят банкой с какой-нибудь нечистью, так он разъярился – я не предупредил его о тренировке. Думал, шваркнет на столик в спальне флакон с костеростом и уйдет в лабораторию. Но после первой вспышки ярости он взялся сам поить меня противной зеленоватой жижей, помог лечь и всю ночь сидел рядом, всматриваясь в меня внимательно и неожиданно виновато. "Память у тебя вроде бы пока не отшибло, значит, это не забывчивость", – пробормотал он утром неохотно, хотя я не ждал объяснений. – "Видимо, ты не решился предупредить, потому что думал – буду недоволен и начну отговаривать. И напрасно. Гарри, это твоя жизнь, это ты, уж какой есть – и ты нужен мне целиком, а не отдельными фрагментами, во всех смыслах". И обнял – осторожно, оберегая еще ноющие кости, и я вновь убедился, как он доверяет мне, и устыдился, что опять сделал из него монстра. Что не помешало мне молчком отправиться в Запретный лес за ядом акромантула, стоило Северусу пожаловаться, что этот ценнейший ингредиент на исходе... В первое посещение в Мунго он не сказал и дюжины слов – впрочем, я все равно не смог бы ответить, жутко мутило от противоядий – и держал руки намертво сцепленными в замок – видимо, опасался, что не выдержит и залепит пощечину. Но и тогда простил...
Я был нужен ему целиком, со всеми безрассудствами, адреналиновыми выплесками, с неумением держать в узде эмоции и нежеланием меняться... То есть думал, что нужен, уж какой есть. А получается, что он терпел, пытался подстраиваться – а потом просто устал сдерживаться? И это злосчастное письмо стало последней каплей?
А может, в той фразе, что я нужен ему целиком, а не фрагментами, крылся простейший и очевиднейший из смыслов – может, это просто ревность? Но тогда все было бы проще... Проще... Как легко мне было однажды так подумать, еще в мае, листая очередной квиддичный дайджест, – я рассеянно совал их в щели между фолиантами, и Северус ворчал, что его книгам вредно такое соседство и скоро рецепты зелий будут скакать со страницы на страницу, как загонщики из "Пушек Педдл", – так вот, просматривая журнал, я задержал взгляд на "Ведьминой страничке" и усмехнулся глупейшей слезливой истории. Она подозревает мужа в измене, молча ревнует и страдает, варит приворотное зелье... Руки дрожат, три лишних капли беладонны, зелье становится ядом... Глотнув сливочного пива, любимый падает навзничь, но, корчась в предсмертных судорогах, успевает сообщить, что сова просто принесла не то письмо. К счастью, их маленький Тедди в свое время стянул безоар у дядюшки-зельевара и не нашел для него лучшего тайника, чем подкладка маминой шляпы. Верный муж спасен, все счастливы, Тедди на радостях покупают новый квиддичный набор фирмы "Пампкин и К".
Я хохотал так, что заломившая руки заплаканная ведьма, неодобрительно покосившись, ушла изучать прейскурант товаров вышеупомянутой фирмы на соседнюю страницу. Ох уж эти страсти в клочья... Неужели авторы подобных писулек не догадываются, насколько это плоско и неправдоподобно, ведь чего проще – объясниться сразу, в один миг связать разорванные ниточки, не доводя до белладонны и изодранной шляпы. Хорошо мне тогда было рассуждать, посмеиваясь над чувствительными банальностями, – нити, связывающие нас с Северусом, казались прочнее волос единорога, оплели наши души крепче рождественской омелы... А сейчас осталась единственная невидимая неосязаемая нить – молчание. Страшно задать, казалось бы, такой простой вопрос – потому что боишься услышать безжалостный, окончательный, все объясняющий ответ. И я тону в глухом трусливом молчании, цепляясь за незначащие фразы – видимость отношений, со страхом ожидая дня, когда одна из его фраз обрежет эту незримую нить и между нами больше ничего не останется. Прошлое?.. Оно греет душу, когда сидишь вместе перед камином, помешивая угли, и пестрая мишура воспоминаний вплетается в счастливое настоящее. А если настоящего больше нет, елочка осыпалась, рождественская звезда на верхушке погасла – серпантин и конфетти безжалостно выметаются вон. Или трансфигуруются в перо и пергамент, чтобы тот, с кем больше ничто не связывает, получил еще одно послание, последнее.
Вот они, мои перо и пергамент – под елкой, в алом бархатном мешочке. Ему ведь тоже, наверное, трудно решиться сказать все как есть человеку, которому стольким обязан. Нет, это не я, это он так считает – а чем еще объяснить, что ночи он проводит по-прежнему здесь, а не в директорской спальне? Только мое плечо больше не щекочет горячее влажное дыхание, и сильная худая рука уже не притягивает ближе неосознанным сонным жестом. Господи, как я соскучился по этому жесту, по хмурой улыбке спросонья – и по усмешке, сопровождающей привычный взмах палочкой – частенько мы сбрасывали одежду уже в гостиной, не дотерпев до кровати. Этого тоже давно не было, наших жарких ночных минут, так быстро ускользавших, но напоминавших о себе днем – вспыхнувшими без повода щеками, мимолетным мерцанием в темном взгляде. Ему, наверное, тоже без этого плохо – так что, надеюсь, мой сюрприз и тут придется кстати, если я ему уже не нужен... ни в каком качестве. Или все-таки нужен?.. Я не знаю, черт, не знаю! Но сегодня – когда он развяжет туго затянутую тесьму и достанет подарок – узнаю доподлинно.
Я купил это на прошлой неделе в лавочке братьев Уизли – помню, еще подумал, насколько новое изобретение в духе Фреда и Джорджа: такое же простое и гениальное, как остальные, и настолько же сомнительное с точки зрения добропорядочных магов. Но безделушка пошла нарасхват – при мне купили десяток, и кто только не толпился у прилавка – хихикающие подростки в мантиях кислотных цветов, рассеянные старички (один забыл свою палочку), замученные хлопотами домохозяйки. Дома каждый распакует покупку и возьмет свою безделушку в руки – крохотную куколку со стертыми чертами. Никаких взмахов палочкой – таящаяся в каждом стихийная магия сделает все сама. И лица станут узнаваемыми, взгляды – живыми, на безволосых головках появятся пряди – рыжие, каштановые, черные... Рост, облик, склонности – все как угодно хозяину. От исполнения желаний отделяет всего одно прикосновение нетерпеливой ладони – и вот старичок получает расторопного секретаря, домохозяйка – бойкую помощницу, ведьмочка – развеселого бойфренда...
... а Северус Снейп – того, кто заменит ему – меня.
Конечно, эта воплощенная мечта – в кого бы она ни воплотилась – будет вся его, целиком. Будет умолкать ровно в ту секунду, когда ему захочется тишины, а когда заговорит – скажет то самое, что хотелось бы слышать. Никаких ляпов и неправильностей – правда, раньше мне казалось, что он любит во мне как раз то, чего недостает самому, что, касаясь одна другой, наши неправильности складываются в единственно правильный узор...
Вряд ли один-единственный взгляд на видоизменившуюся куклу покажет, насколько сильно я ошибался. Но, по крайней мере, я смогу взглянуть воплощенной мечте в лицо, увидеть цвет волос и глаз и оценить искренность улыбки. И если улыбающиеся губы будут узкими и бледно-розовыми, радужка – серой, а пряди – длиннее и прилизаннее моих и светлыми почти до бесцветности, то... То я шагну в камин и прикончу Малфоя? Вздор, конечно, нет. Просто в очередной раз прокляну собственную тупость – а то ведь тоскливо гадал, куда он аппарирует во время участившихся отлучек. И пожалею, что в тот вечер, когда Северус – случайно или намеренно – взял мой пергамент, я не развернул оставшийся на столе узкий блекло-желтый свиток и не узнал правду.
Надеюсь, Малфой – должно быть, подлинный быстро сменит кукольного – станет ему достойным спутником. Надеюсь, он тоже будет просыпаться именно в те мгновения, когда размеренное дыхание спящего рядом становится неровным, и нужно успеть легонько обнять его и положить ладонь на вспотевший лоб, чтобы не дать увязнуть в кошмарном мороке. Надеюсь, у него хватит такта не расспрашивать, от чего вот эти шрамы – и вот эти, бледно-розовые, звездчатые. Иногда они еще ноют, и Северус не против, если я сам осторожно втираю в них мазь... То есть был не против, пока не стал досадливо морщиться от любых моих прикосновений. Надеюсь, он больше не будет так морщиться – и вот так, как скривился сейчас, досадливо скосив глаза на Добби, вновь бесшумно возникшего у стола.
– Добби, я ведь давным-давно дал указание... – но эльф уже пятится к двери, успев пристроить что-то рядом с девственно чистыми тарелками – к источающему ароматы пирогу с корицей и аппетитно подрумяненному гусю мы так и не притронулись. Хотя Северус, возможно, поел в Большом зале – удивительно, что он вообще оттуда спустился, зная, что я ушел в подземелья раньше – слишком мучительным оказалось, натужно улыбаясь коллегам, вспоминать, каким волшебным было для нас прошлое Рождество. Хотя, возможно, он и не ожидал меня увидеть – решил, что я куда-то аппарировал. А теперь, наверное, жалеет, что не поднялся в кабинет, чтобы без помех – без угрюмой очкастой помехи – развернуть свой заветный свиток, который Добби почему-то снова принес в гостиную. Ну и мой притащил, разумеется – черт, опять от Макнота... Я ведь уже получил от него поздравление утром, вместе с остальными письмами. Какой еще чудодейственный рецепт нашептала Джеффри очередная старушка – может, приворотное зелье без вкуса и запаха?..
Ну уж нет, никогда до такого не опущусь и его не унижу. Лучше уж послушная кукла, снова превращающаяся в крохотного неподвижного болванчика, стоит лишь отстранить ее ладонью, коснувшись груди там, где сердце. Интересно, будет ли оно болеть у куклы так же, как ноет сейчас мое, когда он с непроницаемым лицом берет пергамент. И я обреченно тянусь за своим.
Хорошо, что можно уткнуться невидящим взглядом в неровные строчки – правда, сегодня они неожиданно ровные – и не наблюдать, как он пытается сдержать радость – или уже не пытается?.. А еще можно попробовать все-таки вчитаться – и представить, как я все же рассказал ему о содержании писем. Вовремя. И сейчас, хмыкнув – гладкостью слог Джеффри не страдает – пересказывал бы ему, например, вот это:
"... благодарю за неоценимые советы и счастлив сообщить, что предположения, о которых я вам писал, подтвердились – Астория ждет ребенка. Мальчика – во всяком случае, так она утверждает, а до сих пор у меня не было причин сомневаться в ее словах, и с каждым днем я все больше убеждаюсь, как мне повезло с женой. Впрочем, я не об этом. Очень жаль, что вы так загружены работой и не были у нас уже больше месяца. Понимаю, директору Хогвартса, должно быть, редко выпадает свободная минута... Но если соберетесь навестить, мы с женой будем очень рады. Разумеется, приглашение распространяется и на профессора Поттера..."
Дзинь – кажется, краем свитка я зацепил бокал. Или так звенит в ушах от тонкого переливчатого шелеста мишуры? Или это засевший в сердце осколок, выскользнув, разбился на тысячи невидимых кусочков?
Кажется, я и впрямь читаю вслух – чужим сдавленным голосом, впрочем, я и забыл, как это – обращаться к нему с чем-то более пространным, чем односложные робкие фразы. Продолжаю механически выговаривать слова, но вслушиваюсь не в собственный сиплый голос, а в звуки напротив – скрипучий шорох пергамента, звон свалившейся на пол вилки, дзиньканье упавшего бокала. Пальцы дрожат, шершавый свиток выскальзывает из них точно смазанный маслом, задев пирог, салютующий щекочущим нос облачком сахарной пудры.
– Значит, ждут ребенка. Прекрасно. Надо поздравить. – Наверное, он тоже вдохнул сладкую взвесь – голос, который наконец вплетается в сумятицу звуков – уже совсем не тот сухой безэмоциональный скрежет, к которому пришлось привыкнуть за эти недели. Он непривычно хриплый – и человеческий, наконец вполне человеческий.
– Ага. Хорошо бы. – Это ведь от пудры ужасно щиплет глаза и хочется вытереть их рукавом и раскашляться. Конечно, это пудра – и еще известие о прибавлении в малфоевском семействе. Как ни странно, я рад, в самом деле рад долгожданному счастью слизеринского засранца, которое просвечивает даже сквозь безупречные бонтонные фразы. Другая радость, недоверчивая и тихая, тоже просится наружу – но я не тороплю ее, пока не тороплю. Пусть еще что-нибудь скажет...
Скажи что-нибудь еще, Северус, пожалуйста, а я послушаю – а там, глядишь, наберусь смелости и посмотреть.
– Тебе вот тоже пишут... Макнот сообщает об интересном рецепте зелья от магической волчанки... действительно, нетривиальная формула и травка очень редкая... вот, взгляни...
И я поднимаю лицо – горящие щеки хотя бы припудрены белым сахарным налетом, но уши пылают, как рассиявшаяся звезда на верхушке елочки. Или она давно так сияет, просто я наконец увидел ее вполне ясно, как вижу мудреные макнотовские закорючки на блекло-желтом пергаменте – но это потом, потом... Как вижу лицо сидящего напротив – наконец его живое лицо. Вглядываюсь, и сердце сжимается от подробностей, по которым так тосковал – и от других, неожиданно печальных...
Господи, какой же я все-таки идиот, бесчувственный самовлюбленный придурок. Как же я до сих пор не замечал эти подробности, а если и видел – приписывал отчуждению, купаясь в своих обидах. Почему не разглядел в эти долгие недели новой напряженной складки между бровей и угрюмой морщинки у губ. Отмечал каждый холодный неприязненный взгляд – и в упор не видел желтоватых теней под глазами...
Он продолжает читать и комментировать, непривычно запинаясь на латинских названиях трав, а я, делая вид, что слушаю, продолжаю вглядываться, и не нужно быть легилиментом, чтобы вчитаться в эту печальную клинопись.
– ... и сочетание Polygonum bistorta с Achillea millefolium действительно очень многообещающее при лечении этой разновидности волчанки...
"...Ты полон жизни, мальчик – живого, страстного, нерассуждающего желания жить и радоваться настоящему. А во мне слишком много прошлого, слишком много тянущих во тьму воспоминаний, которые сплелись с памятью так, что не распутать и не вытравить. Я словно зеркало, разбитое, а потом собранное осколок к осколку – фрагменты, отражающие свет, и темная изнанка в пятнах и паутине. Я не гожусь отражать твой свет..."
– ... если я правильно понял, он спрашивает совета о применении Lamii albi flos – так вот, яснотка белая, в просторечии мертвая крапива, способствует...
"Год назад тебе удалось собрать осколки вместе, соединить их силой того, что ты называешь любовью – а если ты ошибаешься? Если однажды поймешь, что напрасно тратил жизнь на стареющего мизантропа, приписав ему кучу несуществующих достоинств и самый человеческий из недостатков – способность любить? Что, если ты уже это понял, и понял все правильно – если бы я был способен любить, разве позволил бы себе унизительную, недостойную нас обоих ревность..."
– … но сочетая Rumex confertus и Equisetum arvense в таких пропорциях, Макнот – или, скорее, его конфидент – ошибаются, и такая ошибка грозит серьезными...
"Нет, все, на что я оказался способен – попытаться уйти из твоей жизни, не дожидаясь, пока ты, устав лукавить с собой, не поддашься соблазну и не опустишься до... Оборвать дневные и ночные ниточки, забыть наши смешки и словечки – ни совместного чтения почты, ни единого лишнего взгляда и тем паче прикосновения. Гасить факел, не дожидаясь, пока ты ляжешь, чтобы не гадать, отвечая на объятие, что это – еще желание или уже одолжение из жалости. Отпустить тебя, дать тебе свободу, которую ты все равно рано или поздно захочешь.
А если нет, если это я ошибаюсь?
Если все-таки не захочешь, если твоей цельности и жизненной силы действительно хватит на нас обоих, как хватало весь этот удивительный год, весь – сплошное непрекращающееся Рождество? Весь год я гнал от себя мысль, что это лишь волшебный морок, случайно перепавшее мне счастье – и вот, уцепившись за глупейший повод, позволил ядовитой мысли всосаться – а вдруг лишь напрасно травил тебя и себя?
Я не знаю, Гарри. Не знаю".
Зато я знаю.
Он еще не дочитал – а я уже по другую сторону стола, по нужную, единственно правильную сторону – рядом с ним. Секунда – и пирог погребен уже под двумя слоями пергамента, а я ловлю растерянно дрогнувшие кисти и замираю – не хочу мешать, пусть сам. И когда, помедлив, он наконец делает самую правильную за последние недели вещь – сжимает мои плечи так, что хочется охнуть, я тоже обнимаю его, собирая вместе все его чертовы осколки, заполняя его неполноту своей ущербностью, связывая невидимые ниточки. Ладони быстро вспоминают угловатую гибкую худобу, губы – биение жилки на шее, сердце – чудеснейшую способность раздваиваться, перемещаться ниже и застревать тяжелым жарким сгустком на полпути между макушкой и пятками – как всегда, когда он подпускает к себе ближе чем на дюйм.
Чтоб я еще когда-нибудь поверил в его искренность, если опять оттолкнет...
– Два идиота... – Кто-то из нас это сказал, кто-то – лишь подумал... Неважно, оба правы.
– Ты прав, как никогда, Поттер. – Господи, так это я сказал... Но он не дает мне снова спрятать лицо, пылающее уже без всякой маскировки – пудра вытерлась о бархат его парадной мантии. – Я даже не о ревности – ты заметил, чем мы последние пять минут занимались?
– Чем? Ничем мы еще не занимались... – Даже не верится, неужели опять можно бормотать всякие глупости, не выверяя интонацию, – а лучше вообще ничего не говорить, а только слушать глуховатый стук сердца и неровное, чуть хриплое дыхание – где он опять умудрился простыть? К черту Перечное зелье – Джеффри раскопал отличнейший...
– Ну конечно, только и ищешь, на ком бы испробовать ваши находки, – кажется, к нему тоже вернулась всегда поражавшая меня способность читать мои мысли через прикосновения. – Это успеется. А занимались мы действительно глупостями – читали друг другу предназначенные не нам письма вместо того, чтобы просто обменяться пергаментами. Не дергайся, знаю, это не ты подговорил Добби...
– Ты ведь не станешь на него за это сердиться?
– За что? Что он решил сделать двум идиотам рождественский подарок, а фантазии хватило лишь на то, чтобы подарить им друг друга? Что ж, не больше, чем каждый заслуживает...
– Знаешь, а мне и не нужно больше.
– Мне тоже, Гарри. Мне тоже.
Добби, ты умница – и с елочкой ты тоже хорошо придумал... Когда лежишь на ковре, она кажется большой-пребольшой, почти хагридовской, и золотистые нити ласково путаются в наших волосах, оплетают сплетенные пальцы. Шелест мишуры становится оглушительным – или это так шумит в ушах?.. Я кажусь себе рождественской свечкой, пылающей по всей длине вопреки всем магическим и магловским законам природы, я плавлюсь и выгибаюсь в твердых и нежных ладонях, и если он сейчас, вот прямо сейчас не перестанет – растекусь рядом немой счастливой лужицей... Вот это будет подарок... Ах да, подарки...
– Северус, – я заставляю себя отлепиться и он недовольно охает, – там, под елкой...
– Подождут, – он все же скашивает глаза на мешочки. – Кроме того, что-то мне подсказывает, что оба подарка...
Нет, я никогда не перестану поражаться этой способности – даже с горящими щеками и сбивающимся дыханием изъясняться такими вот оборотами. Думает, я успею дослушать?.. К Трелони не ходи – и так понятно, что и в изумрудном мешочке точно такая же куколка. Хорошо, что Уизли – свои люди, понимающие, значит, не очень огорчатся, когда мы их вернем...
– Предлагаю не возвращать... не дергайся, дай закончить... Они могут еще кое-кому пригодиться – надеюсь, хотя бы своим помощникам Добби сможет объяснить, что не стоит так передерживать птицу в духовке...
Конечно, разве он признается, что благодарен эльфу и тоже хочет сделать подарок – и в этом весь Северус, и я люблю его таким – настоящим. Для кого-то – неправильным, для меня – единственно правильным и нужным. Единственным...
У него еще хватает сил взмахнуть палочкой, и вот под елкой теперь только мы – две фигурки, празднующие на примятом ворсе старого ковра, две рождественские свечи, плавящиеся изнутри, вплавляющиеся друг в друга, соединяя души и тела в единственно возможном и верном узоре. И когда полузабытое счастье обнимает нас, точно елочка, мягкими, чуть покалывающими лапками, мишура тихонько сползает с ветвей и бережно укрывает обоих шелестящим одеялом – почти не греющим, но нам совсем не зябко. Нам не нужно другого тепла и достаточно этого тихого счастья – согревать, беречь и любить друг друга.
... Добби тоже счастлив – в своем закутке на кухне он прижимает к себе яркие бархатные мешочки и улыбается. Расторопные помощники нужны даже эльфу, и сегодня он и вправду заслужил подарки. Наверное, он не будет наказывать себя за то, что чуть-чуть повольничал – пару пергаментов и нужные сведения раздобыть совсем нетрудно, да и подделать стиль и почерк – Добби и не такое проделывал...
Он готов поспорить – даже на подарки – что ни Гарри, ни господин директор не рассердятся, когда получат от этих двоих новые пергаменты с теми же известиями. Потому что в Рождество и не такие чудеса случаются – это раз, а еще – больно уж они дороги друг другу, что бы там себе ни думали. Поссорятся – помирятся...
...а не захотят мириться сами – Добби всегда сделает как лучше.
@темы: снарри, коллажи, БИБЛИОТЕКА
какая прелеесть)))
Размер коллажа - 1152х783, вес - 329
